Татьяна Вишневская:
«Мы перестали ценить эмоцию»

На конкурс клуба «Российское фото» красноярский тележурналист и фотограф Татьяна Вишневская отправила снимок юного беркутчи. Так называют людей, которые занимаются охотой с ловчими птицами, как правило, беркутами. В монгольский городок Баян-Улгий, где проходил фестиваль беркутчи «Золотой орёл», Татьяна отправилась спонтанно. Но спонтанность иногда и играет решающую роль, ведь в жизни, как и в фотографии, важно вовремя поймать нужный момент.

— Татьяна, поздравляю вас с победой в конкурсе! Наверняка вы тщательно отбирали снимок, чтобы он «выстрелил». Почему остановились именно на портрете юного беркутчи?

— Анализируя разные конкурсы в мире фотографии, я пришла к выводу, что часто побеждают просто красивые картинки. Я ничего не имею против пейзажей или архитектуры, но, как правило, такие фотографии напоминают мне всего-навсего открытки. Листаешь их и понимаешь, что они тебя совсем не трогают. Для меня фотография сродни хорошей картине. Если, глядя на снимок, ты можешь придумать историю, значит, он работает. Наверное, именно поэтому я больше люблю снимать людей, ведь каждый человек — это история. На фестивале я фотографировала разных беркутчи: и старых, и молодых, и мужчин, и женщин. Но вот этот мальчик зацепил меня тем, что в нем я увидела характер. Это непостановочное фото, но в то же время оно выглядит как кадр из фильма.

— Помимо портретов, вы также снимали беркутов в полете или в тот момент, когда они, расправив крылья, взмывают в небо. Какие правила нужно соблюсти, чтобы создать динамичный кадр полета птицы?

— Без хорошего зума в такой съемке не обойтись. Дело в том, что во время соревнования зрители стоят по периметру огороженного поля и не могут приблизиться к беркутчи. Ради кадров мне пришлось забраться на гору, с которой помощники охотников запускали беркутов. Сами беркутчи находились внизу, звали своих птиц, которые должны были как можно скорее прилететь к хозяевам. Я снимала на полнокадровый фотоаппарат 70–200 мм, но такого зума мне не хватало. Ширики здесь никак не подходят, потому что все получается слишком мелким: ты эту птицу на снимке потом никак не разглядишь. Но, пожалуй, главная трудность заключалась в другом. «Золотой орёл» — это настоящий фотофестиваль. На 80-100 беркутчи приходится по 600-650 фотографов! Обычных туристов там, по-моему, вообще нет. Одного и того же охотника может одновременно снимать 20 человек. Коллеги зачастую попадали в кадр или даже перекрывали его, так что нужно было изловчиться, чтобы сделать хороший снимок.

— А, как, на ваш взгляд, сказывается такой повышенный интерес со стороны фотографов на идейной основе фестиваля? Не превращается ли он в бизнес, коммерцию?

— Безусловно, фестиваль — это коммерческое мероприятие, к тому же хорошо раскрученное. В Баян-Улгий съезжаются люди со всего мира. Кстати, меня удивило то, что русских на фестивале было мало, хотя мы и граничим с Монголией. Зато много фотографов приехало из Америки, Австралии, Индии. В популярности я не вижу ничего плохого. Беркутчи ведь действительно соревнуются, это не просто шоу. Соблюдение традиций в одежде, правильная экипировка лошади, мастерство охотника — учитывается все. Минус повышенного внимания фотографов только в том, что сложно сделать уникальный кадр. Для этого нужно приезжать либо раньше, либо позже, знакомиться с кем-то из беркутчи, ехать туда, где они живут.

— Насколько в современном мире фотографии вообще важно понятие уникальности? Если одно и то же мероприятие снимают сотни фотографов, велика вероятность сделать одинаковые или очень похожие кадры.

— Это так, но ведь в конечном счете все зависит от видения фотографа. Взять хотя бы известных актеров, которых приглашают сняться для различных изданий и рекламных кампаний. Казалось бы, человек один и тот же, все его знают. Но на фотографиях он получается по-разному. На фестивале то же самое: вроде бы, все снимают одного и того же беркутчи, но каждый ищет кадр, который представляет в своей голове, у каждого своя точка съемки, каждый нажимает на кнопку в тот момент, который считает нужным.

— Путешествие в Монголию подарило вам еще один удивительный опыт. Вы не только увидели мастерство охотников, но и пожили в обычной монгольской семье. Как вам удалось заслужить такое доверие, что монголы позволили вам фиксировать на камеру их обыденную жизнь?

— Знаете, поездка в Баян-Улгий получилась абсолютно спонтанной: на фестиваль ехал мой знакомый, и он предложил мне присоединиться. Собрались в дорогу буквально за три дня, даже гостиницу не забронировали. А уже на месте узнали, что в отеле свободных мест нет! К счастью, еще на границе разговорились с девушкой из Улан-Батора, которая ехала погостить к родне. Ни адресами, ни телефонами не обменялись, а потом вдруг случайно столкнулись в городе. Семья этой девушки нас и приютила. Для них это тоже был интересный опыт, ведь до нас никто из посторонних у них никогда не жил. Я думаю, что меня они вообще приняли за буддистку: в Монголию я приезжала между курсами химиотерапии.
Девушка, через которую мы попали в эту семью, буквально на следующий день уехала. А, поскольку только она владела русским языком, нам приходилось общаться друг с другом с помощью жестов и словаря. Но это не помешало нашему сближению. Мне кажется, все зависит от твоего внутреннего настроя. Если думаешь, что все будет плохо — так непременно и произойдет. А если ты открыт миру, тебе на пути попадаются такие же открытые люди. Они допускают тебя в свою жизнь, потому что ты живо ими интересуешься и не ведешь себя надменно.

— Какую задачу вы ставите перед собой, исследуя через фотографию культуру и быт других стран?

— Познать что-то новое. Например, в 2012 году мы с мужем ездили в Венесуэлу. Тогда как раз проходили последние выборы Уго Чавеса, которого я мечтала увидеть. Я знала, что он болен и такой возможности, наверное, больше не представится. В то же время мне хотелось посмотреть, как в этой стране живут люди. Мы даже побывали в баррио — трущобном районе, куда вообще лучше не соваться. Ездили по митингам — по охвату они не сравнятся с теми, что проходят в нашей стране. На улицы выходят миллионы человек! Чем-то напоминает карнавал. Увидеть жизнь других людей и зафиксировать ее на снимках — вот задача фотографа.

— У каждого фотографа порой возникает ощущение, что фотография не может до конца передать жизнь, сравниться с оригиналом. К чему приводит такое неразрешимое противоречие? Фотография превращается лишь в жалкую копию реальности или за счет неуловимости момента и субъективизма и рождается искусство?

— Жизнь должна быть в самой фотографии. Но сегодня на первый план выходит технически качественная картинка. Люди все больше живут виртуальной реальностью. Мы перестали ценить эмоцию. Открываешь фотографии (например, какие-нибудь лав стори) и видишь абсолютно одинаковые изображения. Разница лишь в техническом исполнении. Многие думают, что для фотосъемки достаточно красивой внешности, но это не так. За внешностью хочется увидеть самого человека. Иначе можно было бы фотографировать манекены — они тоже красивые. Часто на снимках улыбаются только губы, а глаза говорят совсем о другом. В этом смысле мне нравятся работы Питера Линдберга. У него мало улыбающихся людей. Все портреты драматичные, смотришь на героев и проживаешь с ними их жизни. Линдберг снимает моделей и актрис, но они у него получаются настоящими. В таком случае фотография не может быть лишь копией реальности.

— Где, по вашему мнению, заканчивается фоторемесло и начинается фотоискусство?

— Все зависит от того, чего ты хочешь. Если фотография это, прежде всего, средство заработка, то тогда проще снимать «каминные» фотографии у ёлочки. Мне такое неинтересно, хотя постановочные фото я тоже люблю. Главное — добиться от человека живой эмоции. Например, недавно я снимала танцоров балета. После фотосессии они сказали, что даже на тренировках так не устают. Я фотографировала их и в прыжках, и в статике, но, прежде всего, просила от них не только красивых поз, но и эмоций.

— Должно быть, трудно фотографировать артистов. Как сделать так, чтобы они не играли, а были собой?

— Это относится к любому человеку. Когда начинается работа на камеру, часто получается неискренне. Человека нужно раскрыть, а для этого он должен тебе доверять. К съемке всегда лучше приступать после предварительного знакомства. Если у меня заказывают фотосессию, я обязательно встречаюсь с людьми. Одно дело — посмотреть снимки в интернете и совсем другое — увидеть человека вживую.

— Сегодня фотографы часто работают по заказу. Как в таком случае соблюсти баланс между собственным видением мира и тем, что от тебя ожидает увидеть заказчик?

— В любом случае ты передаешь свою точку зрения на происходящие события, пропускаешь все через себя. Если бы фотоаппараты могли снимать без участия человека, получались бы чисто технические картинки, по типу тех, что создают с помощью спутников. Хотя заказчик и находится в приоритете, к выполнению задания всегда можно подойти с душой.
Когда камеры и телефоны стали доступными, все вдруг стали считать себя фотографами и операторами. Но ведь такими же доступными были и остаются ручки, карандаши, краски и кисти. Только почему-то, имея все эти приспособления, люди не стали вторыми Толстыми или Рубенсами. Фотоаппарат, видеокамера, ручка — это лишь средство, используя которое человек передает то, что чувствует, чем дышит и чем живет.